У войны не женское лицо?

И вроде обычное дело - в штаб сходить с заданием, а вот ведь как обернулось: осколок вражеского снаряда в ногу угодил, и будто не было ее, обутой в грубый солдатский сапог. Только кровавую рану увидела, очнувшись, женщина. Сколько операций перенесла позже, сколько испытаний выпало на ее, потом уже не солдатскую, долю, только сама Маргарита знала да близкие ее. Да еще подруга фронтовая, Маруся Егорова, что долго после войны получала письма из города, где коротала свой век бывшая фронтовичка, навсегда отмеченная войной. От нее я и узнала когда-то эту историю.

- Мне проще было, - задумалась Мария Филипповна после рассказа о подруге. - В Лекареве, откуда на фронт ушла в августе сорок третьего, детьми обзавестись не успела. Там меня мать ждала, молилась за нас с отцом, который тоже на фронте был (он на третью войну ушел, слава Богу, жив остался, умер уже в 1970-м от болезней). А Рита вот сынишку на мать оставила, да не одна она такая была.

Когда Марусю взяли на фронт, родные смирились с этим:

- Время-то какое! Знать, плохи наши дела, если до девчонок очередь дошла.

А девчонки (вместе с Марией из села призвали Валентину Пилюгину и Ольгу Селиванову) на лошадях в Елабугу поехали. В военкомате Ольга оказалась «лишней», ее отправили обратно, а их - в Казань, а откуда - еще дальше. Деревенские, нигде не бывавшие до этого, они держались друг за дружку. Правда, попробовали было разделить их, да Валя, что оказалась побойчее смирной подруги, добилась «от тех, что в папахах», чтобы односельчанок определили в один батальон. Прямо так и заявила:

- Мне за ней присматривать наказывали, не надо разлучать нас, и все тут.

В железнодорожных войсках они заменили мужчин, которые были нужнее на восстановлении дорог и мостов.

- «Писарчуком» была, - скромно заметила моя собеседница, - оба года этим занималась. А вообще-то связистами, санинструкторами тоже большинство девушек было. Победу на Байкале встретила, вскоре домой собираться стала, распрощавшись с друзьями-товарищами из двадцать третьего восстановительного железнодорожного батальона.

«Писарчук», а бомбежки, обстрелы тоже довелось не со стороны видеть. Не раз смерти в глаза смотрела, может, потому и не боялась никаких покойников, чем и отличалась от невоевавших сверстниц. Как-то на ее глазах была обстреляна полевая кухня, всех поваров убило. А ведь они тоже, если разобраться, не солдаты. Однако пуля не спрашивала, в какой ты должности, - война, и каждый день для любого, кто был на ней, мог оказаться последним.

О трудностях, причем чисто женских, говорить не приходится. Довелось Марии вместе с подружками вповалку на нарах с соломой спать, умываться водой из воронки, вместо чулок пользоваться солдатскими обмотками… Да разве обо всем расскажешь! Как-то больше недели не только помыться - попить вволю воды не было. А у них - косы, зачесались головы. Старшина где-то раздобыл ведерко водички на всех, так это девчонки как самый дорогой подарок приняли: наконец-то головы вымыли, праздник, будто заглянул к ним.

Кстати, о празднике. «Там» им становилась любая передышка, просто небольшой отдых. У солдат тут же откуда появлялась гармошка, а то и гитара, и шло веселье. Пели, плясали, особенно молодые. Девушки нарасхват, конечно, если танцы затевались. Мария Филипповна до самой смерти не могла без волнения слушать свою любимую «Катюшу», и другие фронтовые песни. Она даже радио не включала почти, живя в деревенском доме, что на отшибе Лекарева, считай, в овраге прямо. Потом ей дали квартиру в Елабуге, где самым большим ее увлечением по-прежнему оставались книги, в основном - о войне.

Галина КУЗНЕЦОВА