Родители погибших детей рассказали о пережитом: год трагедии в «Зимней вишне»

25 марта — годовщина страшного пожара в ТЦ «Зимняя вишня».

60 погибших, из них 37 — дети.

В эти дни в Кемерове запланированы памятные мероприятия. Во всех церквях города прошел молебен.

Кемерово до сих пор живет трагедией. Траур не отпускает. Время не просто не вылечило — оно застыло.

Родители, которые потеряли своих детей в огне, до последнего верили психологам, которые обещали: горе живет год, дальше будет легче. Но беда кемеровчан оказалась гораздо более тяжелым грузом, и вряд ли ей можно отмерить срок давности.

Каково это, чувствовать и понимать, что горе затмевает разум, но справиться с этим состоянием тебе не по силам, — в рассказах тех, кто за считанные минуты потерял своих близких весной 2018 года.

Марина Ковалевская: «В квартире до сих пор лежат игрушки детей, портфель, зубные щетки. Только мы там больше не живем»

Марина и Эдуард Ковалевские. Их сыну Егору должно было исполниться 10 лет, дочери Светлане было 5.

Ковалевские — одни из немногих потерпевших, которые согласились на общение с прессой.

— Прошел год, я все чаще слышу от журналистов: «Боль утихает?» Нет, такая боль не утихнет ни через год, ни через пять. Потому что хоронить детей неестественно, это против природы, — начала Марина. — Часто ли я вспоминаю те дни? Нет. Обычно мы с мужем мыслями возвращаемся в то время, когда мы были счастливы с детьми.

25 марта 2018 года подруга Марины Яна отправилась в кинотеатр вместе со своей дочерью и детьми Ковалевских. Домой не вернулся никто.

— Моя подруга предложила отвести детей на мультик, который шел только в «Зимней вишне», — говорит Ковалевская. — Мой муж Эдуард ждал их в ТЦ, чтобы отвезти домой. Когда начался пожар, супруг мне позвонил. Я приехала к «Вишне». Масштаб трагедии был очевиден: рядом стояла пожарная техника, люди прыгали с крыши, из соседних домов народ выносил одеяла, полотенца, простыни — растягивали все это под окнами ТЦ, потому что специальных батутов никто не привозил. Тогда меня охватило чувство ужаса и страха.

— Пожарных вы видели?

— Пожарные приехали довольно быстро. Хаотично бегали по торговому центру. Растерялись, оказались не готовы к такому бедствию. Помню, женщины падали на колени перед пожарными и просили: «Сделайте хоть что-нибудь, дети же там еще живые». Нам отвечали: «Отойдите, мы работаем по инструкции». Муж тоже находился в торговом центре, пытался указать спасателям короткий выход к кинотеатрам. Но его не послушали: «Мы сами знаем, что делать, уходите, пока вы здесь еще не задохнулись».

— Ваш сын звонил вам из кинотеатра?

— Наш Егор был ответственным мальчиком. Он знал, что в кинотеатре надо отключить звук и отдать телефон старшим, что он и сделал. Мы с ним не успели попрощаться. Моя подруга Яна, которая находилась с детьми, недолгое время была на связи со своим мужем. Первый раз она говорила более-менее спокойно, верила в спасение. Второй ее звонок оказался последним. Она успела сказать, что задымление слишком сильное, и отключилась. Ее муж еще какое-то время слышал в трубке крики детей. Но Яна больше на связь не вышла.

— Первые часы после пожара ничего не было известно о жертвах?

— Ни в первые часы, ни в последующие сутки мы не верили, что наши погибли. В первый день нам и вовсе казалось, что их просто не могут найти. Никакой информации не поступало. Все родители, чьи дети не вернулись в тот день домой, сидели в школе, где расположился штаб, и ждали. Поначалу нас пытались успокоить. Сообщили, что всех, кто находился в кинотеатре, вывезли, с ними работают психологи. Через знакомых мы стали искать, куда могли вывезти наших детей. Объезжали больницы, школы. Искали всю ночь и весь следующий день. 26 марта прошла информация по новостям, что пятерых нашли живыми. Естественно, каждый надеялся, что спасли его ребенка.

— Когда вы поняли, что всё?

— У нас дома были свечи из Иерусалима. 25 марта я зажгла 4 свечи. Молилась за дочь, сына, Яну и ее ребенка. Не давала свечам погаснуть, меняла попеременно. 26 марта в 8 вечера я перестала жечь свечи. Тогда пришло понимание, что живые дети не могут так долго отсутствовать.

Ковалевские жили в районе Кемерово-сити. В «Зимней вишне» погибло 8 человек из их района, семеро из которых дети.

— Почти через месяц, 20 апреля, мы похоронили детей в закрытых гробах. Тел их мы не видели. Егора опознали по фрагменту майки, который нам показали на фотографии, Свету — по кусочку джинсов.

— Компенсацию вам выплатили полностью?

— Наверное. Этот вопрос меня меньше всего волновал. Если сейчас меня начнут спрашивать «откуда вам приходили деньги», я не отвечу. Не знаю, от кого были эти суммы. Из СМИ узнавала, что деньги поступали от обычных людей, от Красного Креста, от администрации. Этот вопрос меня не волновал.

— Вы год не общались с прессой, сейчас согласились на интервью…

— В первые дни трагедии мы были не в состоянии раздавать интервью. Помню, журналисты сутками караулили нас во дворе, устанавливали камеры на окна, пытались сфотографировать. Я не могла выйти из квартиры даже купить воду. Муж погибшей подруги однажды вышел, а на следующий день написали, что он сошел с ума, потому что до сих пор возит в машине детское кресло погибшей дочери. Это было 30 марта. Он что, должен был все выбросить? Мы не собирались идти на контакт с корреспондентами ровно до того момента, пока не вышел фильм, где пожарных из «Зимней вишни» представили героями. Тогда случился переломный момент. Так не должно быть.

— Пожарные на первом судебном заседании заявляли, что родственники погибших обвиняют их несправедливо, мол, не разобрались, а просто хотят чьей-то крови…

— Они до сих пор так говорят, их позиция не поменялась. Мы не хотим крови, пусть они честно признаются, что растерялись, поэтому не справились с задачей. Но они не признаются. Мы слышим от них обвинения в свой адрес, типа: «Где вы были, когда горели ваши дети?» Мне нечего стыдиться, я не отправила детей одних.

— Правда, что пожарных в городе затравили?

— В первые дни после трагедии их действительно перестали обслуживать в магазинах. Когда к кассе подходили люди в пожарной форме, их не рассчитывали. Но бойкотирование вскоре закончилось. И сейчас те, кто их поддерживает, пытаются переломить ситуацию, выставить их героями. Например, начальника караула Сергея Генина, который год сидит в СИЗО, даже не уволили с работы. Я проверила данные через трудовую инспекцию. Его стаж идет, только зарплату не начисляют. Его уволят только в том случае, если признают виновным.

— Помимо пожарных на скамье подсудимых еще ряд виновных.

— Для меня принципиально, чтобы понесли наказание сотрудники МЧС Мамонтов, Генин и Бурсин. Это те люди, от которых целых 10 минут зависела жизнь моих детей.

— Как вы жили весь этот год?

— После случившегося я почти месяц не выходила из квартиры, до самых похорон. Ездила только на экспертизу и к следователю. В ночь после похорон я попала в больницу. Когда вышла, мы с мужем уехали жить за город. И больше не вернулись в ту квартиру, где жили с детьми. Раньше это был дом, где слышался детский смех, в гостиной находился огромный аквариум на 350 литров, с нами жила кошка. А сейчас это нежилое помещение. Мы ничего не стали убирать отсюда. Оставили все, как было в тот день, когда ушли наши дети. Здесь все на месте: зубные щетки, резиночки для волос, школьный портфель, игрушки в ванной. Будто детки ушли погулять и вот-вот вернутся. Забрали только кошку и аквариум. Туда мы не приезжаем.

— Продать квартиру не думали?

— Нет. Квартиру оставили как память, где прошло счастливое время. Если честно, мы надеемся, что бог позволит нам еще иметь детей. Тогда, может, мы сюда вернемся.

— С 23 марта в Кемерове проходят памятные мероприятия. Вы участвуете?

— Знаю, что власти готовили эти мероприятия. Многие говорят, что потерпевшим все равно. Что мы должны делать? Плакаты нести — «Ребята, не забудьте нас»? Глупый ажиотаж создали вокруг ситуации.

— Слышала, что далеко не все пострадавшие общаются друг с другом. Горе не объединило людей?

— Кто-то общается, кто-то нет. Из нашего двора погибло 8 человек, 7 из них дети. С этими семьями мы дружим. В нашем подъезде жили Ананьевы, у которых сгорели три девочки. После гибели дочерей они перебрались в Питер.

— У вас были поздние дети?

— Конечно. Мне сейчас 45 лет. Супругу — 50. Мы в осознанном возрасте рожали детей. 1 февраля мы с Эдуардом обвенчались. Уже не знаем, как просить бога вдохнуть в нашу семью все эти детские хлопоты, а не только поездки на кладбище.

— На кладбище часто ездите?

— Не часто. Я не понимаю, зачем туда ездить. Это что, объединяет? У нас дома везде есть детские памятные уголки. Мы вспоминаем наших детей каждый день. Да и как не вспоминать, если кругом все напоминает о них. Включаешь телевизор, а там песня играет, мы с мужем сразу: «Помнишь, Егорке нравилась эта песня?» И таких моментов полно. Мы своим детям давали абсолютно все. Не откладывали на завтра, мол, подрастешь, тогда поедешь за границу. Единственное, о чем я сейчас жалею, что не сидела с ними на больничном и пропускала некоторые детские праздники — вместо меня ходила бабушка. Тогда я думала, ничего страшного, если пропущу одно-другое мероприятие. Кто же знал, что так все повернется. Мне ведь даже знакомые перестали звонить в последнее время. Что им у меня спрашивать? Как дела? Нет у меня больше дел.

— Вам потребовалась помощь психологов?

— Я сама медик по образованию, пять лет работала акушеркой, знаю, что мой организм неадекватно реагирует на успокоительные. Если начну принимать препараты, то выпаду из жизни. Поэтому не выпила ни одного транквилизатора — ни в самый тяжелый период, ни после. А вот моих родителей, которым по 69 лет, психологи в трудный момент вытащили. Сама бы я не справилась. Знаю, что некоторые меня упрекают в том, что после смерти детей я хорошо выгляжу, улыбаюсь. Может, кому-то больше понравилось бы, если б я по вечерам выходила на улицу и выла на луну, чтобы все видели. Но мы с мужем никогда не выставляли напоказ свои эмоции и жизнь. И сейчас не планируем что-то менять.

Наш разговор с Мариной заканчивался.

— Я сразу хотела вам сказать: вы не пишите про нас, напишите лучше, какими были дети. Мы ведь с другими родителями часто обсуждаем их. Удивительно, но кажется, что погибли лучшие из лучших. Например, среди погибших была 12-летняя девочка, которая написала научную статью про эксперименты, после чего получила грант на отдых. Один мальчик увлекался географией, знал наизусть все породы вулканов. Другая девочка писала такие картины, что диву давались даже взрослые. Мой Егор во время пожара закрыл своим телом сестру и подружку. Это доказало следствие. Он рос настоящим мужчиной. Только ему не оставили шанса это доказать. Напишите, какие шикарные были наши дети. Меня раньше дочь всегда спрашивала: «Мама, почему меня не показывают по телевизору? Я ведь тоже пою, танцую». Зато теперь, Светочка, тебя показывают и рассказывают о тебе.

Андрей Никулин: «Один день ничем не отличается от другого. Все ждем, когда станет легче. И не становится»

Андрей Никулин потерял в огне 10-летнего сына Вячеслава, маму и родную сестру Евгению.

— Когда мы видим, как активно защищают обвиняемых, решили тоже не молчать и рассказать свое видение ситуации, — начала разговор мать погибшего мальчика Екатерина Никулина.

— Вы находились в момент пожара в «Зимней вишне»?

— Да, мы там были, приехали одновременно с первыми звеньями пожарных, наблюдали бездействие пожарных, — продолжает Андрей. — В кинотеатр отправились моя мама, сестра и сын. Мы с супругой отъехали в соседний магазин. О пожаре я узнал от сестры, которая успела мне позвонить: «У нас в зале дым. Двери заблокированы. Спасите нас». Мы, нарушая все правила дорожного движения, примчались в торговый центр. Бросили машину на трамвайных путях. Когда забегали в «Вишню», спасатели поднимались одновременно со мной; те, кто уже находился на четвертом этаже, конкретно указывали пожарным, где находятся дети и пути прохода к кинозалу, но пожарные двинулись совсем в другую сторону. Супруга все время держала связь с моей мамой и сестрой. Поддерживала их, успокаивала, советовала лечь на пол, замотаться тряпками. Так и говорила: «Держитесь, вас скоро спасут».

— Последний разговор состоялся со свекровью в 16.26, она успела произнести: «Женя уже всё». Она говорила о своей дочери, сестре моего мужа, которая к тому моменту отключилась, — добавляет Екатерина. — И вдруг я услышала, что в трубку закричал ребенок. И всё. Гудки. Я перезванивала. Но телефон больше не отвечал. Получается, в то время мой сын еще жил. И пожарные уже находились в «Вишне» больше 15 минут — все то время, пока мы были там. Если бы они оперативно отреагировали, возможно, большую часть людей удалось бы спасти.

— Может, пожарные растерялись?

— Люди, кто непосредственно был на четвертом этаже с самого начала пожара и кто успел выскочить, указывали пожарным кратчайший путь к кинотеатру. У Бурсина был план помещения, время на спасение оставалось. Люди в кинотеатре их ждали. К тому же диспетчеры МЧС говорили тем, кто был в кинотеатре, чтобы ожидали, пожарные к ним заходят. И из-за этого никто не стал выбегать из зала. Многие оправдывали пожарных, твердили, что у них отсутствовало оборудование. Это совершенно не так. Все у них было, — уверен Андрей. — На касках у пожарных были фонари, видимость была превосходная, к тому же за все время, пока мы были там, дым еще не полностью заполнил помещение, с полметра до пола дым еще не опустился. И фонари превосходно освещали. Просто работа их была не организована. Тот, в чьи обязанности входило непосредственное направление пожарных, просто самоустранился от своих обязанностей. В итоге это привело к такому огромному количеству жертв. Они ведь даже устав не знали. Уже после пожара их вызвали в штаб, где пожарные держали ответ перед нами. «По уставу мы в первую очередь обязаны искать очаг возгорания», — чеканили они. Хотя, по тому же уставу, в первую очередь они обязаны спасать людей. И это говорит о формальной подготовке пожарных.

— Среди обвиняемых всего четыре сотрудника спасательного ведомства, тогда как в «Зимней вишне» находилось гораздо больше пожарных.

— Все звенья работали по команде Генина и Бурсина, которые являлись руководителями. На них возлагалась вся ответственность. Остальные спасатели работали по их команде: куда направляли, туда и шли. Большинство пожарных напоминали слепых котят, которые топтались на месте, не знали, что делать дальше. Позже мы поняли: им не поступало команды действовать.

— Вы ходили на судебные заседания?

— Конечно. Поначалу там творился кошмар. На заседания приходили по 15–20 пожарных, чтобы поддержать обвиняемых. Однажды там возникла перепалка и кто-то из сотрудников МЧС бросил в адрес женщины, которая потеряла внуков и дочь: «Не могла ли ты там тоже сгореть».

К разговору присоединяется Екатерина Никулина.

— А еще на заседаниях от обвиняемых часто звучало: «Не нужно было оставлять без присмотра детей». Но мой ребенок отправился в кинотеатр с бабушкой и тетей. Все погибшие дети находились там не одни.

— Кто-то из пожарных извинился перед вами?

— На первых заседаниях Генин и Мамонтов принесли соболезнования. Извиняться никто не стал. Испугались, наверное. Ведь своими извинениями они бы косвенно признали вину. Но до сих пор никто не признал свою вину.

— Вы считаете, на ком из обвиняемых лежит самая большая вина?

— На каждого приходится своя доля вины. Одни с нарушениями построили торговый центр, другие получили взятку, чтобы закрыть глаза на нарушения, третьи вовремя не провели проверку, четвертый не нажал кнопку сигнализации. Снежный ком, который было не остановить.

— Кто-то из родственников или коллег обвиняемых выходил на потерпевших, пытался загладить вину?

— Никто не выходил. Ни собственники «Зимней вишни», ни одна организация, причастная к постройке ТЦ, ни один их представитель. Никто из обвиняемых не предлагал помощь и не высказывал нам соболезнований, — говорит Екатерина.

— Знаю, что некоторым пострадавшим тяжело общаться друг с другом, потому что приходится заново переживать те события…

— Нам не тяжело. Мы понимаем друг друга, чувствуем все одно и то же. Тяжело общаться с теми, кто вне трагедии. Нас не поймут, кто не был на нашем месте. Сейчас пишут, что прошел год, время людей вылечило, компенсации получили, все забылось. Да ничего не забылось. И никакие выплаты не компенсируют потерю единственного ребенка.

— Те страшные дни не стираются из памяти?

— Мне кажется, эти воспоминания останутся с нами на всю жизнь. Я в деталях помню тот день. А вот что происходило потом — как в тумане: штаб, родственники, следователи, психологи, похороны. Помню, в первые минуты пожара нас заставили покинуть здание торгового центра. В нас вселили надежду, когда сообщили: «Всех вывели из кинозала через другой выход». Мы сразу покинули «Зимнюю вишню» и побежали искать близких по больницам, по школам, близлежащим офисным зданиям. Когда поняли, что родных нигде нет, вернулись к торговому центру. И увидели таких же обреченных людей, как мы. Вместе мы долго стояли возле горящего здания. Потом нас посадили в автобус, предложили составить списки тех, кто не вернулся из ТЦ. Что происходило дальше, помню смутно. Первые полтора суток не выходили из школы, где организовали штаб для родственников погибших. Потом съездили домой, переоделись и вернулись. Все ждали информации. Следили за обновлением списков. Надеялись: вдруг наших нашли, вдруг они в больнице.

— Когда похоронили родных?

— 21 апреля. До последнего не знали, сможем ли похоронить.

— Как вы прожили этот год?

— Живем как потерянные. Весь год находились будто в вакууме, прострации. Мы ведь потеряли единственного сына, ему было 10 лет.

— У меня не осталось в жизни никакой цели, не к чему больше стремиться, — вздыхает Андрей. — Теперь один день ничем не отличается от другого. Проснулся, встал, помылся, покушал, пошел на работу, вернулся домой и лег спать. Всё. Никакого стимула. Пустота. Конечно, на работе поддерживают руководство и коллеги, может, это еще и спасает. Понимаю, надо себя вытаскивать из этого ада. Надеемся, что сейчас, когда прошел год, полегче станет. Но чем ближе к годовщине, тем сильнее обостряются чувства. 25 марта пройдут траурные мероприятия — возложение цветов, поминальные обеды. Это будет самый тяжелый день. Чувствую, что в голове начинает все прокручиваться заново, паника появляется, до сих пор все это в голове не укладывается. Все мысли только об одном. Хотя на протяжении года тоже не было дня, чтобы мы отвлеклись от трагедии.

— Семьи пострадавших ездили в паломническую поездку. Вы поехали?

— От кемеровской епархии организовали нам такую поездку. Мы съездили, отвлеклись немного. В Кемерове невыносимо было оставаться. Когда вернулись в город, снова накрыло. Недели полторы отходили. Некоторые семьи навсегда покинули Кузбасс. Говорят, смена обстановки помогает.

— К психологам обращались?

— Мы обратились к психологам в начале апреля, — рассказывает Екатерина. — В стационар ездили. Принимали препараты. Одна женщина-психолог сопровождала меня на похоронах. У меня нет родной мамы, она мне ее в тот день заменила. Не отходила от меня. Общались мы еще по скайпу с психологом из Красного Креста, она объясняла, как справляться с накатывающей болью. Хватило трех консультаций. По скайпу, конечно, совсем не та помощь.

— Слышала, что некоторые семьи, где погибли дети, распались после трагедии.

— Все переживают горе по-разному, — говорит Андрей. — Я благодарен супруге, она в те трудные дни много взвалила на свои плечи. Сейчас наша задача дождаться суда и справедливого наказания. На скамье подсудимых 15 обвиняемых. По восьми из них следствие завершено. Мы стараемся по возможности ходить на многие заседания, но это непросто. Психологически тяжело находиться на судах. Если первое время потерпевшие практически в полном составе присутствовали на судах, то теперь гораздо меньше желающих. Люди стараются вернуться к жизни, а каждый поход в суд возвращает нас обратно в тот кошмар. Но обвиняемым не понять этого, они строят предположения: если потерпевшие не приходят на заседания, значит, простили. Они ошибаются, ни о каком прощении не может идти речи.

— Вы как-то пробуете отвлечься?

— Психологи говорят, главное, пережить первый год. Мобилизовать внутренние ресурсы. Обещают, что после станет легче. Нужно, чтобы все семейные праздники прошли. Вот на Новый год мы уехали из города. Раньше отмечали это событие всей семьей. На этот раз мы одни, поэтому решили не оставаться в Кемерове. 1 сентября тоже покинули город. Тяжело видеть, как детки в школу идут. Все праздники прожили без ребенка, посмотрим, как дальше будет. Человеческий организм не может постоянно находиться в стрессе. Теперь ждем годовщины. Постоянно живем в ожидании, когда что-то поменяется. Хотя бы частично.

— Не думали родить ребенка?

— Думаем, — вздыхает Екатерина. — Но решили об этом задуматься после того, как минет годовщина трагедии. Беременная женщина должна быть счастливой, а я пока не могу поймать это состояние.

— Дети у нас обязательно еще будут, — добавляет Андрей. — Иначе жизнь не имеет смысла. Для чего тогда жить?

Источник: mk.ru