Горькая доля дочери врага народа

Аюп Габдрахманов родился в 1900 году в деревне Альметьево Черкасовской волости бывшего Елабужского уезда в семье крестьянина. Летом 1919 года вступил в комсомол, а в 1920-м - в партию. Был председателем Елабужского городского Совета. Кстати, в последние годы своей жизни Аюп Габдрахманович был рабочим корреспондентом нашей газеты.

«ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ» УВЕЗЛИ ПАПУ

Нинэлла Зыбина родилась в Елабуге в 1926 году. Была третьим ребенком из пятерых детей в семье.

- Наша семья жила в Чистополе. Впервые об арестах я услышала в феврале 1937 года, - училась тогда во втором классе. Ко мне приходили подружки, рассказывали, что родителей забрали. В нашей семье было спокойно. В феврале родители даже съездили в Кисловодск отдыхать, как будто чувствовали… - рассказывает Нинэлла Аюповна.

Страшный день для семьи Габдрахмановых наступил 9 сентября 1937 года. Нинэлла в тот год перешла в третий класс.

- Я помню, день такой солнечный был. Мы с сестрой шли из школы. Когда подходили к дому, не сразу заметили «черных воронов» - больших крытых машин, в которых увозили арестованных. Повсюду находились милиционеры. Мама тогда была беременна пятым ребенком. Когда мы вошли в дом, то ужаснулись: все наши детские книги, игрушки - все было свалено в одну кучу. Подушки, видимо, протыкали, так как повсюду был пух. В кухне перевернули всю посуду. Мы вошли в зал. Посередине комнаты стоял папа. На нем уже был накинут черный кожаный плащ. Мама сидела, рыдала. Один милиционер писал что-то. Родители потом тоже что-то подписали, и папу повели… Наручники не надели. Мама плакала, а папа сказал: «Не плачьте. Это ошибка, скоро вернусь». Это «скоро» длилось десятилетиями, - со слезами на глазах вспоминает Нинэлла Зыбина.

Родители Нинэллы Зыбиной. 1937 год.

ДЕТСТВО СКИТАНИЙ

- Вскоре родился младший брат. Нас попросили освободить квартиру, в которой мы жили. В городе оставаться было нельзя. Мы переехали в Аксубаево, где мама устроилась в роно в методкабинет. Зарплата маленькая. В то время строились заводы, нужна была рабочая сила. Мама ходила по колхозам и агитировала, а я сидела с младшим - грудным братишкой. Мама оставляла нас на железнодорожной станции, а сама отвозила рабочих на строящийся завод. Потом приезжала за нами.

От папы не было никаких вестей. Ходили слухи, что его расстреляли. У мамы начались сердечные приступы. В деревне врачей не было. Мама умерла. Старшую сестру взяли в татарскую семью, другую сестру - в русскую. Братишку мамин дед забрал. Остались я и самый младший брат. 1942 год. Война. Старшая сестра случайно узнала, что папа родом из деревни Альметьево Елабужского района. Меня с 3-летним братишкой отправили туда.

По-русски в деревне никто не говорил, татарский я не знала. Я показала председателю сельсовета фотографию папы. Он сразу понял, кто это. В деревне все знали, что один татарин женился на русской. В то время это считалось ЧП. Нас привели в какой-то дом, в котором жили дедушка с бабушкой. По-русски они не говорили. Правда, нас накормили, разрешили остаться, но только на одну ночь. Утром мы уехали в Серов Свердловской области, где жили трое папиных братьев. Однако никто из них не захотел нас приютить, даже ночевать не пустили. Мы узнали, что в Свердловске жил мамин брат, но он тоже оказался в тюрьме. Его жена, тетя Дуся, сжалилась над нами, хотя у самой было двое детей. Так мы прожили у нее всю зиму и весну. Но мы понимали, что ей тяжело, поэтому уехали обратно в Альметьево. Осенью 1943 года дед привез нас в Морты. Он говорил, что здесь есть детдом. «Ты уже большая. Будешь в детдоме пол мыть и картошку чистить», - сказал он. А я тогда ни того, ни другого делать не умела - мыть негде, а чистить нечего. Но оказалось, что это не детский дом, а эвакуированный ленинградский интернат, в котором жило 250 детей. На базе этого интерната в Мортах открыли русскую школу. Нас не взяли, но одели в теплую одежду. Дед нашел нам небольшой домик на улице Нагорная. По хозяйству я ничего не умела делать. Помогли соседи - дали посуду, продукты, научили заготавливать дрова и топить печь. Позже я узнала, что это были бабушка и дедушка главного врача ЦРБ Шавката Ахметзянова. А он потом был моим учеником.

НАПРАСНО ОСУЖДЕННЫЙ

- В конце 1943 года ночью раздался стук в дверь. На пороге стоял дед, а за ним - папа. Папу, оказывается, освободили, а он не знал, где мы, не знал, что мама умерла. Его освободили по месту рождения, в Альметьево, а дед его к нам привел. Жизнь стала налаживаться. В мае 1945 года война закончилась, а в феврале 1946-го папу опять посадили. Его освободили только в марте 1952 года.

Нужно было подумать о моем образовании, так как я окончила только пять классов, а мои сверстники уже учились в восьмом. Несмотря на это, я много читала, писала грамотно. Меня определили в восьмой класс. Одноклассники и учителя помогали.

После школы я решила поступать на исторический факультет, потому что хотела узнать, кто такие враги народа.

РЕАБИЛИТАЦИЯ

Реабилитация жертв политических репрессий началась в СССР в 1954 году. В середине 60-х эта работа была свернута и возобновилась лишь в конце 80-х годов.

- Папа вернулся в день рождения мужа вместе с маминой сестрой, которая тоже была в тюрьме. Его реабилитировали в 1959 году. Сняли с него весь этот позор, дали партбилет.

ЖЕНИЛСЯ, ПОТОМУ ЧТО ЛЮБИЛ

- Однажды я поехала на пароходе в Серов навестить младшего брата. Всю дорогу плакала - новостей от папы по-прежнему не было. На пароходе плыло много военных. Один парень говорит: «Девочка плачет - видно, милый ее бросил». Рядом сидевшая женщина, которой я все рассказала, ответила, что, я плачу потому, что отец в тюрьме. Парня звали Алексей, родом он из Набережных Челнов. Мы поженились в 1950 году. Когда муж вступал в партию (меня не приняли), его спросили: «А вы знали, что ваша жена - с клеймом «врага народа»?». Он ответил: «Да». «Зачем тогда женились?» - «Потому что любил». С мужем мы вырастили и воспитали троих детей.

Олеся СМИРНОВА

История в цифрах

В ходе первой «волны» репрессий, проходившей в 1928-1933 гг. общее количество граждан, осужденных по статье 58 («контрреволюционные наступления») составило 368 человек. Всего же в Елабужском районе репрессиям подверглось более 1600 жителей, 135 из них были расстреляны. На 1 октября 2014 года в отделе социальной защиты состоит на учете 69 реабилитированных граждан.