Евгений Гришковец о Елабуге

15 апреля 2014

Я отчего-то на той самой улице возле того театра вспомнил маленький городок Елабуга в который заезжал неделю назад. Ехал из Казани в Набережные Челны и фактически по пути заехал в Елабугу. Стоял очень солнечный, но холодный и ветреный день. За несколько дней до моего приезда все Прикамье завалило снегом, так что картина окрестностей Елабуги была абсолютно январская, только в хороший, солнечный морозный день.

Прежде чем въехать в сам город, завернули на кладбище, где в сентябре 1941 года похоронили Марину Цветаеву. К ее надгробию сейчас проложен отдельный вход и место, где установлено надгробие и скромный памятник обихожено. Вот только стоит это надгробие, точнее, памятник, похожий на надгробие, в условном месте. Место могилы любимой и великой поэтессы точно не установлено. Памятник поставили приблизительно в том месте, где ее похоронили. Приблизительно в той стороне и в том уголке кладбища, где она была похоронена…

Елабуга - город совсем низкорослый, купеческий и сохранивший массу черт купеческого городского устройства. Многие и многие старые дома на сегодняшний день изуродованы пристройками, ужасными цветными металлочерепичными крышами, безобразными заборами, ужасными коммуникациями. Но градостроительная структура и очертания домов проступают, как основа, как какой-то простой и прочный скелет…

Мы ехали, точнее, ползли по городу, по его узким улицам, а из дворов выбрасывали снег. Дорога и тротуары были слякотны и непроходимы. Так что о том, чтобы прогуляться, не могло быть и речи.

После кладбища, на котором похоронили Марину Цветаеву, меня прямиком привезли в дом, в котором она ушла из жизни.

Тем, кто не знает, скажу, а тем, кто знает, коротко, скромно и неподробно напомню…

Нельзя сказать, что Цветаева жила в Елабуге. В Елабуге она умерла. Или, скажем, она там подошла к смерти и сделала последний шаг. Вопреки многим мнениям она туда была не сослана, а отправлена в эвакуацию вместе с сыном. Прибыла в Елабугу 17-го августа 1941 года, а 31 августа покончила с собой. За это время она успела съездить за 100 км в город Чистополь, куда эвакуировали Союз писателей, к председателю Союза Асееву, на которого очень надеялась. Оттуда она вернулась и, как известно, даже собиралась в Чистополь ехать, но из Елабуги она никуда не уехала.

Тот дом, где Марина Ивановна пробыла последние дни своей жизни и где совершила то, что совершила, сохранился, и теперь в нем маленький музей. Маленький - потому что дом очень маленький. Дом обычный, пятистенка, какой вы можете увидеть и на Севере, и на Урале, и в Повольжье, и где угодно на Руси. То есть, маленький дом, четыре стены и одна стена внутри поперёк. Дом по сути из двух помещений. В малой части - кухня, в большей части - общее жилое помещение. Вот и все. Правда, в этом доме общее жилое помещение было разделено тоненькой дощатой перегородкой. Маленький, убогий домик, где Цветаеву с сыном разместили, потеснив хозяев, местных кузнеца и его жену.

Цветаева с сыном приехали в Елабугу в числе многих и многих. Их размещали, не особенно спрашивая людей - желают они принимать эвакуированных или нет. И сами эвакуированные домов не выбирали. То есть, Цветаева попала в маленький, убогий, по сути деревенский дом. Разумеется, без привычного водопровода, а стало быть, без туалета, ванны и прочего. В этом доме ванну и туалет даже представить себе невозможно.

Хотя, этот дом хорошо расположен, крепко сделан, он светлый, и, очевидно, был любим теми, кто в нем жил. Для них это был привычный и единственно возможный дом. А Цветаева прожила в нём свои последние и самые страшные дни жизни. Она настолько, очевидно, никак не сочеталась с этим домом, что не смогла бы в нём жить. 31 августа 1941 года она в первый раз в этом доме осталась совершенно одна и сразу же совершила самоубийство. Точнее, она совершила его в маленьких сенях, которые теперь видоизменены, к дому пристроили небольшое, легкое музейное помещение для экспозиции, но та самая балка, которая приняла на себя вес поэтессы, сохранилась. Эта балка при входе с улицы в сени. Дверь такая низкая, что даже невысокого роста человеку нужно наклониться. Эта дверь и тогда была низкой. Низкой даже для невысокой Марины Ивановны.

Жуткий музей!

Нет, в нем все сделано очень аккуратно и с большой любовью, как к Марине Ивановне, так и к Елабуге. Работница музея, она же экскурсовод, ни разу не сказала о том, что Марине Ивановне в Елабуге, то есть, в родном городе экскурсовода, было плохо по причине самой Елабуги. Она бережно и совсем не просто обходила именно этот, напрашивающийся сам собой вывод. Она неоднократно подчеркивала, что Цветаеву туда не сослали, а именно эвакуировали, что работу Марину Ивановне предлагали, и совсем даже неплохую. Но она отказалась…

А я смотрел на женщину, которая многие годы, практически каждый день проводит в этом доме помногу часов, проводит по домику коротенькие экскурсии каждый раз для нескольких человек, потому что больше пяти-шести экскурсантов в доме просто не поместится… Да так и живет этим музеем, этим городом и фактически историей тех десяти непостижимо страшных дней, которые Цветаева прожила в этом доме с 17-го по 31-е августа 1941 года, ненадолго отъехав из Елабуги в Чистополь.

В этом доме она написала три предсмертные записки. Записки написаны торопливо, но несуетливо. Одна записка сыну, которую я не берусь пересказывать. Вторая записка Асееву, с просьбами позаботится о ее сыне и разобрать ее бумаги то есть, работы. Просьбы эти не были выполнены… И третья записка адресована тем эвакуированным, с которыми она прибыла в Елабугу, тоже с просьбами, в основном, связанные с сыном. Записки короткие.

Самая страшное в них - это подпись, оставленная на третьей записке сверху, отдельно от общего послания. Привожу эту просьбу не дословно, но близко к тексту: «Не похороните живой. Внимательно проверьте, что умерла».

Я провел в этом доме минут 25-27. И скорее хотел выйти на улицу и ветер. Мне уже было в этом доме невыносимо. Как в этом музее живет и работает та женщина, которая нас там приветливо встретила и все подробно показала, не понимаю?

А с виду из улицы - обычный домик, каких в Елабуге и по всей Руси полно. И деревня Колбиха, где был наш дом в Сибири, про который я вспоминаю только с любовью, тоже состоит из таких же домов. И как-то жили люди после Марины Цветаевой в этом доме, жили многие годы, пока из дома не сделали музей. Представить себе не могу! Это самый страшный музей, в каком я был в жизни, музей в котором как будто зафиксировано и запечатлено принятое решение, а очевидно что у Марины Цветаевой был ни порыв, ни сиюминутное помутнение и отчаяние… В этом доме то решение появилось и росло.

Музей самоубийству - что может быть страшнее?

В этом музее на стенде представлена машинописная рукопись, видимо, авторский экземпляр, стихотворения Евгения Евтушенко «Елабужский гвоздь». Я прочитал его и сразу почти выбежал на улицу. Я уже больше не мог находиться там.

Подлинность поэзии и непостижимость беды, которые так чувствуются в этом маленьком домике-музее невозможно диссонировали с фальшью и пошлостью этого стихотворения. Поэзия как таковая и Марина Цветаева в этой поэзии должно быть так корежатся от того, что в этом доме просто лежит бумажка с этим стихотворением, что мне стало дурно.

Я еще раз убедился в том, что не знаю более пошлой, отталкивающей фигуры в нашей поэзии, чем Евгений Евтушенко. Я бы очень хотел порекомендовать тем, кто бережет, хранит и любит этот очень особенный и так сильно впечатливший меня музей просто убрать эту бумажку из экспозиции. К тому же, она и ее автор никакого отношения не имеют к жизни и творчеству великой поэтессы…

Вот какие неожиданные воспоминания и мысли накрыли меня на улице прекрасного Стокгольма, возле самого маленького театра в Швеции. Хотя, и домики не похожи, и в Стокгольме ничто, даже ни один кустик и травинка не напоминают Елабугу, но все же прекрасный Стокгольм, в котором мне в этот раз было так хорошо, и в прежние мои приезды было тоже прекрасно - это не мое. А Елабуга, в которую я заехал в первый раз в жизни на несколько часов - мое. И с этим ничего не поделаешь.

17 апреля 2014

Здравствуйте!

Вот написал я предыдущую страницу дневника про Елабугу и понял, что не все я написал про этот маленький город… Не все, что хотел. Несправедливо было бы написать только про один дом в этом, хоть и небольшом, но все же живом и разноцветном городе. Уезжал-то я из Елабуги под сильным впечатлением, но и впечатление мое было и многослойным и разноцветным.

После того как вышел я на воздух на улицу из дома, где прожила свои последние дни великая поэтесса, перевел дух… Отвезли меня в совсем другой дом. Отвезли недалеко. Город-то небольшой.

Отвезли меня в дом, где родился и прожил свои первые двадцать счастливых лет жизни русский живописец Иван Иванович Шишкин. Думаю, что нет у нас более известного и любимого всеми живописца. И даже тот человек, который никогда не интересовался живописью, которому кажется, что художество - это безделье и мазня, который ни разу в жизни сам ничего не накалякал даже в детстве карандашиком… Всякий знает и любит хотя бы одну его картину, благодаря тем самым конфетам с косолапыми мишками на фантике.

Как же хорош дом, в котором художник родился, вырос и прожил годы юности. Дом богатый, купеческий, высокий. И стоит-то он высоко, над поймой, над рукотворным прудом, и видна из него река Кама. Далеко видно из этого дома.

Дом не аристократический. Он купеческий. Комнаты в нем не огромные, но большие. Светло в комнатах и приятно. Белые печи, высокие потолки. Сохранилось много предметов мебели, убранства, картин. Есть и дверные ручки, которые помнят своих исконных хозяев.

Столовая - трапезная с окнами не на широкий простор, а во двор, уютная и в этом доме и какая-то очень приятная. Видно умели тут и приготовить и поесть. Музыкальных инструментов в доме несколько. Клавикорд и несколько фортепиано… Сохранились книги.

Да и экскурсовод, которая встретила нас все время чего-то похохатывала, посмеивалась, рассказывая про тех, из-за кого этот дом стал музеем. И хоть было слышно, что говорит она, как по накатанной, и по нескольку раз на дню она произносит свои речи, все равно, посмеивалась она и похохатывала чему-то своему… Хороший дом!

И вот стоят в городе Елабуга два совершенно разных музея и дома, а между ними и протекает жизнь, которую с наскока и за пару часов ни разглядеть, ни почувствовать, ни услышать не возможно. Так что уезжал я из Елабуги не с пониманием, а с впечатлением, которое словами не проговорить.

А через час после купеческой, низкорослой и старинной Елабуги въехали мы в город Набережные Челны, который не купеческий и не старинный.

Ваш Гришковец.