—До вечера еще далеко, ты приедешь, сынок, за мной, приедешь, Вася. Где-то в церкви Плащаницу убрали. Мария с пятницы на субботу всегда всю ночь сидела у Плащаницы.
— За что нас, Иисус, распяли? — сказал Петр громко. — За наши грехи наши, а не за Твои, ибо Ты был безгрешен. Безгрешен, а скончался в таких муках , чтобы нас, грешных, спасти. Какие нечеловеческие муки Ты терпел. Прости мне, что жалуюсь, и не оставляй меня самого, не оставляй меня. Я слышал, как врач говорил сыну, что позволяет взять меня на несколько дней домой, что я уже не заразен.
Солнце начало клониться к закату, посылая последние лучи на молодые кроны. Принесли ужин — молочную кашу, чай и кусочек хлеба.
— А вас почему домой не забрали? — пожилая женщина, которая принесла еду, сочувственно посмотрела на больного. Не ответил, потому что сожаление сжало спазмом горло. Когда она через некоторое время зашла забрать посуду, то увидела, что он к еде не притронулся. Тяжело вздохнув, понесла все на кухню. Петр на мгновение почувствовал присутствие в палате присутствие своей умершей жены Марии. Это ощущение было такое сильное, что он чуть не потерял сознание. В груди колотило отчаянно, мир как-то странно качнулся, а взгляд не мог покинуть плакучей ивы, так печально опустила она свои прекрасные цветущие ветви. Прижался горячей щекой к холодной подушке и так пролежал до утра, не закрыв глаз. Месяц заглядывал в большое окно, то прячась за облаками, то выныривая из-за них, бросал свой холодный отблеск на бледное, измученное болезнью лицо и на сухие блестящие глаза, в которых отразилась невыразимая тоска.
Рано утром на Пасху Василий с Верой и восьмилетним Романом пошли в церковь. После обедни хотел ехать в больницу, но приехала в гости — Верина родня. К вечеру сидели все за богатым праздничным столом, поздравляя друг друга с Праздником, пели «Христос Воскресе!».
Василий почувствовал в груди такую неописуемую грусть, не выдержал и вышел на улицу. В церкви звонили в честь праздника, а грусть перерастала в страшную душевную боль, бередила сердце. Вспомнил, как когда-то, именно на Пасху, десятилетним мальчиком лежал после операции на аппендицит в реанимационном отделении. К нему никого из родных не впускали, но папа весь день простоял под окном. Он улыбался Васильке сквозь слезы, лепил из пластилина животных и показывал ему. Врач отгонял папу от окна, он отходил, снова возвращался и стоял до тех пор, пока Василек не заснул. Проснувшись на следующий день на рассвете, мальчик снова увидел отца, который заглядывал в окно. До сих пор не знает, где тогда ночевал отец…
Проводив гостей, Василий грустно сидел еще около часа, а потом лег спать. Но заснуть не мог. Вера прижималась к нему, целовала и горячо шептала, что любит его. Утром, готовя для отца сумку с едой, положила туда вкусную колбасу, дорогие конфеты и несколько лучших мандаринок. Василий чувствовал себя таким опустошенным, почти не слышал ее слов. В больнице был поражен тишиной, что наступила в коридорах. Не стал дожидаться лифта, побежал по лестнице на седьмой этаж.
Отцовская кровать была пуста, только пружины чернели, резко контрастируя с бельем застеленных коек. Едва переставляя тяжелые ноги, подошел Василий к дежурной медицинской сестре. Не дожидаясь вопроса, она тихо сказала, что никто такого не ожидал. Обширный инфаркт разорвал сердце отца именно на Пасху.
— Делали все возможное, но, к сожалению…
И замолчала…
Автор: Ольга Яворская
Нет комментариев